Мрачные предзнаменования витают в холодном воздухе, тянущем со стороны заброшенных туннелей. Золотые Стражи ― мощная армия из самых опытных наемников. Если дюжина лучших не вернулась, значит, у нас у всех большие проблемы.

― Значит, нам нужны ответы, ― настаивает Райан, бросая взгляд на Макса. ― Прежде чем король Рашийон сделает свой следующий шаг.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я знаю, что должен сделать, но не хочу этого. Мне пришлось сдвинуть чертовы горы, чтобы вырваться из этого дерьмого бизнеса Валверэев и заняться чем-то достойным. Я поклялся себе, что больше не буду убивать во имя их жадности.

Но кто-то должен заставить Макса замолчать.

Фольк наблюдает за мной понимающим, сочувствующим взглядом, слушая наш разговор. Он, как никто другой, знает, сколько усилий я приложил, чтобы прекратить делать то, что Райан хочет от меня сейчас.

Я чувствую, что сам себя отправляю в ад, когда тихо шепчу:

― Я выбью из него ответы, но мне нужны и твои. Будь со мной откровенен. Что мне нужно знать о короле Рашийоне? Я уверен, что ты знаешь больше, чем рассказал мне.

Мышцы на челюсти Райана сжимаются, когда он ведет меня дальше по коридору, за пределы слышимости Фолька. Быстрым шепотом он сообщает мне:

― Вся Волкания закрыта, даже от соседей на севере и востоке. Открыта только часть западного побережья. Мой брат Лор встретил в нейтральных водах волканское парусное судно. Он взял пленных. Они рассказали историю о том, как тридцать лет назад король Рашийон ни с того ни с сего пришел к власти. Некоторые утверждали, что он был монахом, жившим на изолированном острове посреди гигантского озера. У него появились последователи, когда он заявил, что он наделен даром разбудить спящих богов. Сначала в это никто не верил, но потом он пробудил мифических существ…

― Итак, Золотой Коготь, о котором я тебе рассказывал, ― резко перебиваю я. ― Ты, блядь, знал, что он настоящий?

Он презрительно фыркает.

― Ты был ни при делах, Вульф. Ты хотел только охотиться. Эта информация была для внутреннего круга.

Мои кулаки сжимаются еще сильнее. Сердце бешено колотится. Выглянув в коридор, я вижу, как Фольк несколько раз ударил Макса ногой, пока тот не закашлялся, чтобы показать, что он еще жив. Как бы мне ни хотелось врезать по самодовольному лицу Райана за то, что он не сказал мне об этом, винить я должен только себя.

Я захотел уйти ― он разрешил.

― Значит, Рашийон планирует разбудить богов? Черт возьми. ― Все эти тупые уличные проповедники, пророчащие возвращение богов, наделают в штаны, когда поймут, что были правы. Но они потеряют гораздо больше, чем свои кишки, когда узнают, что на самом деле ждет их под этим переменчивым правлением.

Мы все. Все в Астаньоне.

― Рашийон должен найти десять мест упокоения, начиная с бессмертного Вэйла, ― предупреждает Райан. ― Это единственное, что его останавливает. Поэтому он отправил налетчиков в Астаньон и соседние королевства, чтобы похитить поцелованных богами людей с талантами, которые помогут в этом. Но это не объясняет, почему он выбрал Сабину. Ее дар не имеет никакого отношения к поискам.

В одном Райан прав ― дело вовсе не в ее даре.

Я тяжело, судорожно вздыхаю, пытаясь дать этой информации улечься в моем мозгу. Боги спали тысячу лет. Нет никаких записей о том, почему они уснули, несмотря на то, что Красная церковь проповедует, что это должно было быть испытанием для человечества. Тысячелетнее испытание? Да к черту. Человечество никогда не интересовало богов, только в качестве рабов. Люди сосредоточились на их красоте и драматизме, упуская из виду все их кровопролитные битвы. Теперь, спустя столетия, мы забыли о былых сражениях и, как идиоты, молимся о возвращении наших поработителей.

Если Рашийон разбудит богов, начнется совершенно новая глава. И нам в Астаньоне придется иметь дело не только с их тираническими целями; пробуждение богов повергнет в хаос и мир людей, и первым делом Волканию. Как только они снова заключат союз с Бессмертными, тут же нападут на нас. С немощным королем Йорууном на троне мы рассыплемся как карточный домик.

Мне вспоминается песня детства волканской проститутки. Что это было? Что делать со спящими богами? … Молиться, чтобы они не проснулись.

Я понимаю, что песня была о грандиозном плане Рашийона ― значит, он работал над ним десятилетиями.

Я двигаю головой из стороны в сторону, чтобы размять шею. Я в хорошей форме, но уже давно не использовал свою силу ни на ком, кроме животных. Человеческие кости, как известно, твердые ― чтобы их сломать, нужны мышцы.

― Пленник должен прийти в себя, ― говорю я, жестом указывая на Макса. Меньше всего мне хочется помогать этому ублюдку-насильнику, но это средство для достижения цели. ― Запри его в камере. Пусть кто-нибудь помоет его и перевяжет самые серьезные раны. Дай ему еду и воду на несколько дней. Он должен быть достаточно сильным, чтобы выдержать допрос.

Райан поглаживает короткую бороду, кивая. Блеск в его глазах острый, почти мерцающий. Проклятье, но мне кажется, он рад, что я снова в деле. И я его понимаю. Мы с ним с детства были ворами, соучастниками наших грехов, пока я не решил стать добропорядочным и не оставил его в одиночестве.

Он кладет руку мне на плечо.

― Я должен вернуться на вечеринку. Возьми отпуск, Вульф, чтобы подготовиться. Максимэн может охранять Сабину несколько дней. Как только у тебя будут ответы… ― он кивнул головой в сторону пленника, ― мы снова поговорим.

Мне не нравится, что Максимэн будет охранять Сабину, но сейчас этот налетчик гораздо важнее для ее безопасности, чем я, стоящий за дверью.

― Хорошо.

Он колеблется, прежде чем сказать:

― Тамарак.

На языке бессмертных это означает «чистый, как вода». В юные годы это был наш девиз, что мы всегда будем честны друг с другом, близки, как братья. Чувство вины выходит из тени и вонзает нож в мой бок. Я солгал ему. Предал его. Присвоил его невесту. А теперь он говорит мне наше старое слово, означающее непоколебимое доверие.

Чувство вины обжигает мне горло, когда я бормочу:

― Тамарак.

Как только Райан уходит, я возвращаюсь туда, где стоит Фольк, и, сложив руки на груди, с яростью смотрю на Макса. В конце концов я убью его, и сделаю это медленно и мучительно, чтобы он страдал за то, что сделал.

Фольк тихим голосом спрашивает:

― Райан знает?

― Знает, что?

― Что, блядь, ты думаешь? Что ты влюблен в девушку, для которой он устраивает вечеринку по случаю помолвки наверху.

Я снова вздрагиваю. Я инстинктивно хочу его ударить, чтобы заткнуть рот за такое предательское обвинение, но у Фолька добрые намерения, поэтому я усмиряю свой пыл. Пожевав внутреннюю сторону щеки, я в конце концов резко произношу:

― Я же говорил тебе, что не способен любить.

Он разражается презрительным смехом.

― Да, да. А я ― скачущая по облакам лисичка.

Его слова причиняют боль, потому что он слишком близок к истине. Я действительно забочусь о Сабине, больше, чем считал возможным. Но я совершенно уверен, что такой сломленный человек, как я, не может никого любить. Меня никогда не учили этому. Я никогда не видел этого чувства. И даже если бы я смог полюбить Сабину, я бы нашел способ разрушить эту любовь, так же, как и все остальное. Так что нет, я не люблю Сабину Дэрроу. Не могу. Но я могу мечтать о ней. Я могу фантазировать о ее улыбках и милых беседах с ее любимыми зверушками. Я могу жаждать ее ласки. Я могу быть одержим ею, обладать ею, делать все, что в моих силах, чтобы защитить ее.

― Ты останешься в городе на несколько дней? ― спрашиваю я Фолька, с трудом отрываясь от мыслей о Сабине.

― Что, помочь с этим? ― Он пинает Макса. ― Нет, друг мой. Дальше твоя забота ― я получил плату и больше не хочу иметь ничего общего с волканцами. Но я останусь здесь, чтобы выпить.

Уголок моего рта кривится в слабом подобии улыбки.